Напиши историю, в которой будут мальчик или девочка с горшком меда, уличный фонарь и медведь.

Мед, улица, фонарь, аптека

Безжизненный и тусклый свет.

Получи ты в лоб " привет" соседа

И забери раздолбанный кларнет.

Сердце болело. Не ванильно, как у сопливых девочек, а реально адски болело, будто из-за реальной дыры от пули, выпущенной из выдуманного пистолета несуществующим человеком, который оказался — я.

Почему бы и нет? Действительно, к черту эту сраную логику. Почему бы воображаемой, до одури аллегоричной пуле ( возможно даже это понятие, в свете данных событий, является неверным, но по сути, кому вообще какая разница?), совершенно случайно не застрять в столбе и не повредить проводку ( не дай Бог ещё одна, мать её, метафора).

Улица, потеряв поддержку, рухнула во тьму, оставив только контрастный круг, заполненный светом и огромным бурым медведем, пожирающим мёд ( больше никакого скрытого смысла, о`кей? Это все уже и просто так не имеет смысла, а тут ещё и медведь. Причем тут вообще медведь?).

Медведь скалится, демонстративно опускает лапу в горшок, а после с наслаждением облизывает её при этом не спуская с меня глаз.

— Я даже, в некоторой степени, стесняюсь спросить что это значит. Кажется, ответ будет более волнительным, чем я думаю.

— Увы, — говорит медведь, — если бы всё это не было твоей собственной галлюцинацией, если бы вся эта обстановка не была придумана тобой — все было бы намного занятнее.

— Это ты меня так убогим называешь? Или пытаешься донести до меня факт?

— Факт, — не задумываясь откликается зверь при этом не отвлекаясь от своего занятия «облизывания», — посмотри, что это? — он тычет грязной лапой в сломанный фонарь. — что это? твой единственный источник надежды? Ты это действительно серьёзно? Может, тебе ещё звезду в небе зажечь и ты споёшь для неё песенку в духе диснеевских мультиков?

— Ну, если это поможет разобраться в том, что за фигня здесь происходит, тогда валяй, зажигай.

— А ты значит, ещё не понял? — Медведь ржёт, отбросив, уже ставший мне ненавистным, горшок. Постепенно в тембристом и басистом рёве стал прослушиваться тонкий колокольчик девичьего смеха. Густая и жесткая, даже на вид, шерсть постепенно приобретает блеск; грубые черты животного исчезают, а на их место приходят другие — женские.

— Жаль, конечно, тебя расстраивать, но даже так я тебя нихера не узнаю, но за метафору, конечно, пятёрочка. Жаль горшочек теперь больше похож на растерзанного собаками крокодила — между прочим, это уже почти травма.

— Напомню. Я твоя первая любовь, первый опыт.

— Извини, милая, но на Бриджит Бордо ты нихрена не похожа, давай ещё раз перекинься в медведя, может, меня хоть так осенит.

— Нам с тобой было весело: секс, наркотики...

— И совсем без рок-н-ролла?

— Ты прогорел ещё на первом пункте, так что… Не важно. Теперь ты меня вспомнил? Нет? А, точно, — она закатывает глаза к темному небу и тихонько усмехается, как-то слишком горько и болезненно, — ты же всегда открещиваешься от своих ошибок. Я твоя ошибка, дружок, знакомься, не стесняйся — мы с тобой уже почти родные.

— Ну, зашибись. Знаешь, я в прошлом эпизоде пристрелил сам себя или что-то подобное. Может, и у тебя в твоём памятнике живодёрам завалялся пистолет?

— Мда, снова ничего не меняется, опять отмахиваешься. Конечно, это не плохо, но дружок, хренас два ты сбежишь от последствий, хрен ты их пристрелишь. Гребанные метафоры, не так ли?